ВСЕ больше секса - все меньше любви в спектаклях Театра под руководством Олега Табакова. Хотя именно любовь вдруг стала "выскакивать" в названиях последних спектаклей: "Сублимация любви", "Любовь как милитаризм". Можно пойти в наших предварительных умозаключениях и дальше и заметить, что сублимация любви - не сама любовь, а любовь, репрезентирующая себя как милитаризм, далека от собственно любви.
С тою же справедливостью можно было бы заметить, что в последних спектаклях все больше видео, все меньше театра. Так ли это? Разумеется, нет. Не совсем так.
Но искушение велико, и трудно теперь остановиться. Героиня нового спектакля, который называется "Секс, ложь и видео", постоянно прибегает к услугам психотерапевта. По манере врача, который остается "за кадром" (здесь уместнее именно такое определение), по характеру его вопросов можно предположить, что речь все же о психоаналитике. К этому же специалисту обращается и один из героев другого спектакля "Табакерки" - "Искусства". Если прибавить эротические откровения и "подтексты" и их внешние атрибуты в "Камере обскура", грубую и навязчивую эротику последних премьер Андрея Житинкина ("Старый квартал", "Признания авантюриста Феликса Круля"), анамнез, как говорится, будет неутешительным.
Из знаменитого подвала на улице Чаплыгина выйдем на минутку - затем лишь, чтобы, оборотясь к "Современнику", заметить, что театр, из которого вышел и сам Табаков и - отчасти - его студия, по-прежнему верен своему гражданственному пафосу, с которым только теперь и разошелся окончательно и эстетически театр, которым руководит Олег Табаков: пафос последних спектаклей его театра адресуется ниже; в знаменитом подвале говорят о том, о чем не принято говорить во весь голос "наверху". Как будто все это копилось-копилось во все долгие годы разговоров о декабристах, народовольцах, большевиках и обратную связь и теперь наконец вылилось в таком вот своеобразном "не могу молчать".
На сей раз в роли немолчаливого героя из легенды о царе Мидасе выступил режиссер Антон Кузнецов (именно он так удачно поставил год тому назад "Камеру обскура"). Тогда он обратил свое внимание на прозу Набокова, теперь, вновь отказавшись от "обыкновенной" пьесы, взялся за киносценарий Стивена Содерберга "Секс, ложь и видео".
В фильме вопросы и ответы про импотенцию Грэма (в театре - в блеклом исполнении Максима Виторгана), видеоистории про первую встречу с членом, про мастурбацию, не резали слух. В спектакле все это становится заметнее. Пока героиня Марины Зудиной говорит о том, как ее беспокоит проблема мусора, слушать ее интересно. Это действительно забавно, и ей веришь. Когда она начинает говорить о сексе своими (вернее - их) словами, верить перестаешь. Не потому, конечно, что ее компетентность в этой области ставится под сомнение, - все дело в том, что Зудина - хорошая, но... нет, "но" тут ни при чем: хорошая русская актриса. А в русской традиции говорить вслух о каких-то вещах по-прежнему не принято, и в этом конкретном случае мысль изреченная остается (или - становится) ложью. Единственное соприкосновение с залом случилось, когда Джон (Ярослав Бойко), по профессии адвокат, спросил у своего друга: "Налоги платишь?" - и тот ответил ему утвердительно, но без энтузиазма. При обсуждении более интимных вопросов актеры начинают сильно волноваться, кричат. Сразу что-то не ладится. Секс и видео - данность киносценария. Ложь приходит "извне" - по месту пребывания.
Коротко говоря, спектакль Кузнецова про то, что все бабы - б..., жизнь - бардак. В таком виде это - не наша история. Для того чтобы стать русской, ей недостает идеологической компоненты (в заявленном двустишии, например: "...болейте только за "Спартак"). Здесь ее нет, поскольку западной истории вполне достаточно того, что имеется. И это отсутствие куда заметнее, чем то, что может видеть глаз и слышит ухо.
Ярослав Бойко 
